"А теперь и этому приходит конец - и этому тоже..."

«И после этого Клайду осталось жить всего две недели. Об этом  последнем и окончательном решении сообщил ему тот же Мак-Миллан,  но  в  присутствии его матери, по лицу которой Клайд все понял  еще  прежде,  чем  Мак-Миллан начал говорить, и она снова повторила ему, что он должен искать  прибежища в боге, спасителе нашем. И вот он ходит взад и вперед по тесной камере, потому что покой и неподвижность для него теперь невыносимы. Сейчас, когда окончательно и бесповоротно решено, что он умрет через несколько дней, у него появилась потребность еще раз вспомнить  всю  свою  неудачную  жизнь. Юность.  Канзас-Сити.  Чикаго.  Ликург.  Роберта  и  Сондра.  Как  быстро проносилось перед его умственным взором  все,  что  было  связано  с  ними обеими. Немногие, короткие, яркие мгновения. Его  желание  продлить  их  - властное желание, всецело захватившее его тогда в Ликурге, после встречи с Сондрой, - и потом это, это! А теперь и этому приходит  конец  -  и  этому тоже... Да ведь он еще почти и не жил: уже два года он томится  в  давящих стенах тюрьмы. Но и здесь  ему  осталось  лишь  четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь зыбких, лихорадочных дней. Они уходят... уходят... Но жизнь... жизнь... как же так: вдруг  не  станет жизни - красоты дней, солнца и дождя,  работы,  любви, энергии,  желаний? Нет, нет, он не хочет умирать. Не хочет. Зачем все эти разговоры матери и Мак-Миллана о том, что нужно уповать на милосердие божие и думать только о боге, когда главное - это сегодня, сейчас?! А Мак-Миллан  утверждает,  что только во Христе и в загробной жизни истинный мир. Да, да...  но  все  же, разве он не мог сказать губернатору... разве он не мог  ему  сказать,  что Клайд не виновен или не совсем виновен, - только в ту минуту так взглянуть на это, - и тогда... тогда... быть может, губернатор заменил бы ему  казнь пожизненным заключением... быть может... Он спросил у  матери  (умолчав  о своей исповеди),  заступился  ли  преподобный  Мак-Миллан  за  него  перед губернатором, и она ответила, что он говорил об искреннем смирении Клайда перед господом, но не сказал, что  он  не  виновен.  И  Клайд  думал:  как странно, что Мак-Миллан не сумел заставить себя сделать для  него  больше! Как грустно! Как ужасно! И неужели никто никогда не поймет, не оценит  его человеческих страстей - пусть дурных, пусть слишком человеческих, но  ведь и многих других они терзают так же, как и его».

Теодор Драйзер.Американская трагедия